И даже небо было нашим - Паоло Джордано

купальника между ногами. Крошечные рыбки, какие водятся на мелководье, покусывали меня за пятки и за щиколотки. Я вертела ногами, чтобы отогнать их, но через секунду они оказывались на том же месте.

Вечером мы вчетвером отправлялись в Скало, прибрежный городок, расположенный в четырех километрах к югу. Там, на пустыре, между зарослями кустарника и морем, возле заброшенной сторожевой башни группа молодежи устроила открытое кафе. Вокруг выкрашенного в розовый цвет фургона были расставлены скамейки и столы; в фургоне продавали пиво и сандвичи, а еще кое-какие нехитрые закуски, приготовленные там же. Из трескучих колонок звучала негромкая музыка; танцевать лучше было в обуви, чтобы не пораниться об окаменелости на этих скалах. Берн и другие знали тут всех и здоровались с каждым встречным, а я вначале чувствовала себя неуютно. Когда было особенно много народу, я теряла ребят из виду на несколько часов и обычно устраивалась пить пиво в уголке, вместе с каким-нибудь взъерошенным незнакомцем. Я ждала, когда придет Берн.

Мы возвращались к машине по тропинке среди кустов мирта, каждый держался за плечи впереди идущего. Даже в лунные ночи там трудно было не споткнуться. До парковки долетала приглушенная музыка. Когда мы подъезжали к дому бабушки, мальчики выходили и провожали меня до ворот. Бассейн в этот час выглядел соблазнительно, мы шутили, что можно бы нырнуть и одетыми, только вот мой отец закидает нас камнями; так или иначе, мы ни разу не воспользовались бассейном. Волосы у меня набрякли от соленой воды, руки пропахли табаком, в голове шумело от пива. Уже из окна своей комнаты я слышала удаляющийся шум мотора форда.

Идея принадлежала Берну, но я тут же поддержала его. И она захватила нас обоих так, словно от этого зависело наше счастье: теперь нам недостаточно было прогулки в заросли тростника, мы хотели быть вместе по-настоящему.

– В постели гораздо удобнее, – говорил Берн, а сказав это, замыкался в мрачном молчании. Я спрашивала: неужели разница такая уж большая, а он отвечал туманно: в постели можно попробовать гораздо больше разных штук. Я не представляла, откуда он может это знать, да и не задавалась таким вопросом.

Но мы не знали, как это устроить. Чезаре постоянно находился на ферме, а кроме него, там были остальные ребята. А что касается виллы моей бабушки, то Козимо и его жена Роза постоянно были начеку. Мы с Берном снова и снова взвешивали все возможности. Эти дискуссии становились естественным продолжением секса, мы вкладывали в них почти столько же энергии.

Но проходили дни, праздник святого Лаврентия был уже позади, жара убывала, лето близилось к концу. Все вокруг словно говорило нам: поторопитесь.

– Я приду сегодня ночью, – сказал наконец Берн, чертя кончиками пальцев кольца вокруг моего пупка.

– Куда?

– К тебе.

– Ты не сможешь уйти незаметно. Никола говорит, что спит более чутко, чем остальные.

– Неправда. Это я сплю более чутко, чем остальные. И потом, Никола – это не проблема.

– А если тебя услышит мой папа?

Берн замотал головой. Его глаза были так близко от моих, что причиняли мне боль. Это сияние…

– Я не буду шуметь. А вот тебе надо будет подготовиться. Сумеешь?

На секунду я задумалась. Потом, подняв глаза к небу, в которое вонзались верхушки бамбука, кивнула.

Но прошло еще несколько дней, прежде чем мы осуществили наш план, и в эти дни мы не ходили в заросли, потому что Берна всецело занимало обдумывание деталей. Я была недовольна, но промолчала. Но это не единственное, в чем я не решалась признаться Берну тем летом: например, я не отваживалась сказать, что люблю его. Я изо всех сил гнала от себя подозрение, что добраться до моей постели для Берна стало важнее, чем вообще быть со мной, хотя это подозрение вспыхивало во мне каждый день, когда в послеполуденные часы Берн брал меня за руку и, вместо того чтобы повести сквозь кусты олеандров к ручью, поворачивал на подъездную дорогу, к шоссе.

Мы нашли себе укрытие и рассматривали оттуда дом бабушки.

– Я могу поставить ногу на этот выступ в стене, – говорил Берн, – потом схватиться за водосточную трубу. Ты проверяла, она надежно закреплена? Потом мне надо будет добраться до подоконника, но тебе придется мне помочь. Высунься из окна, когда услышишь этот звук, – он пососал нижнюю губу, и раздался свист, похожий на голос птицы.

В тот вечер, когда наш план должен был осуществиться, мы не поехали в Скало. Берн заявил, что ему туда не хочется, мы и так провели там почти всю прошлую ночь, неужели мы не в состоянии придумать что-то другое?

– Типа чего? – недовольно спросил Никола.

– Типа купить чего-нибудь выпить и поехать в город.

Что бы ни предлагал Берн, остальные всегда его слушались. И мы поехали в Остуни. На площади Сант-Оронцо толпились семьи с мельтешащими всюду детьми, и мы устроились в центре, у подножия статуи святого. До престольного праздника оставалось еще дней десять, но на площади уже стояли прожектора для подсветки, и Берн заметил, что не помешало бы иметь парочку таких прожекторов на ферме.

Вместо того чтобы взять по одной маленькой бутылке пива на каждого, мы взяли две большие на всех: это было выгоднее, и, что еще важнее, нам нравилось пить из одной по очереди, ощущая на губах вкус слюны друг друга.

– Отец спросил меня, есть ли в нашей компании другие девушки, когда мы вечером ездим развлекаться, – сказала я.

– И что ты ответила? – спросил Томмазо.

– Конечно, я сказала: «Знаешь, папа, в нашей компании девушек больше, чем парней!»

Спиной я прижималась к коленям Николы, мои вытянутые ноги лежали на коленях Томмазо. Берн положил голову мне на плечо. Я чувствовала их близость больше, чем когда-либо; это мне нравилось. И еще был наш с Берном секрет, то, что мы собирались сделать сегодня ночью.

Через час после полуночи, когда мы шли от площади к парковке, исторический центр Остуни наводнили вереницы автомобилей, свет фар которых ожерельем обвивал стены белоснежного города. Возле форда Николы мы увидели группу парней. Их машина стояла рядом, с распахнутой дверцей, чтобы лучше было слышно музыку – мелодию в стиле регги, которую этим летом часто передавали по радио. Они поставили свое пиво на крышу нашего форда. Никола велел им убрать бутылки, возможно немного резко, но не настолько, чтобы это оправдывало тон, которым один из парней сказал: «Будь добр, повтори, пожалуйста».

Берн преградил мне дорогу. Я увидела, как Никола схватил бутылки и переставил их на крышу другой машины. Парни хором продекламировали какой-то стишок, высмеивая наглость